Ваал - Страница 12

Клеопатра Сергеевна. Нет, Вячеслав, я не сообщница его!.. Я люблю тебя больше всего на свете и прошу тебя за мужа, потому что хочу навеки и навсегда с ним расстаться и расквитаться.

Мирович. Знаю я, Клеопаша, и все это вижу!.. Если бы ты только знала, какую я адскую и мучительную борьбу переживаю теперь!.. Тут этот манящий меня рай любви, а там – шуточка! – я поступком моим должен буду изменить тому знамени, под которым думал век идти! Все наше поколение, то есть я и мои сверстники, еще со школьных скамеек хвастливо стали порицать, и проклинать наших отцов и дедов за то, что они взяточники, казнокрады, кривосуды, что в них нет ни чести, ни доблести гражданской! Мы только тому симпатизировали, только то и читали, где их позорили и осмеивали! Наконец, мы сами вот выходим на общественное служение, и я, один из этих деятелей, прямо начинаю с того, что делали и отцы наши, именно с того же лицеприятия и неправды, лишь несколько из более поэтических причин, и не даю ли я тем права всему отрепью старому со злорадством указать на меня и сказать: «Вот, посмотри, каковы эти наши строгие порицатели, как они честно и благородно поступают». Ты, Клеопаша, как женщина, может быть, не поймешь даже в этом случае моих чувств…

Клеопатра Сергеевна. Напротив, Вячеслав, я все это понимаю и больше еще начинаю тебя любить и уважать за то!.. Господь с тобой, иди своей дорогой!.. Я не буду тебе мешать… (Встает с своего кресла.) Прощай!

Мирович (в тоскливом недоумении). Но куда же ты идешь?

Клеопатра Сергеевна. Куда? Домой!..

Мирович (задыхающимся голосом). Погоди, Клеопаша, еще одну минуту погоди!

Клеопатра Сергеевна (покорно). Хорошо.

Мирович (схватывая себя в отчаянии за голову). Что я за ничтожный и малодушный человек! Чего трепещу?.. Чего боюсь?.. Она отдает мне всю себя, всю жизнь свою, а я в прах уничтожаюсь пред фантомом, созданным моим воображением, и тем, что скажут про меня потом несколько круглоголовых Туранов! (Садится за стол и опускает свою голову на руки.)

Клеопатра Сергеевна (тихо подходит к нему и, слегка дотрагиваясь до его плеча). Послушай, Вячеслав, если для тебя то и другое так тяжело, то, изволь, я останусь у тебя и так: не делай ничего для мужа!.. Пусть с ним будет что будет!.. Я чувствую, что ты мне дороже его!

Мирович (открывая лицо свое, обращая его к Клеопатре Сергеевне и каким-то иронически-грустным голосом). Просто… не делая ничего – тебя взять у него! Но не очень ли уж это будет немилосердно против него: я у него отнимаю самую дорогую жемчужину, а ему за то не возвращаю ничего! Нет уж!.. Пусть, по крайней мере, он владеет своими миллионами!.. Я ему спасу их!

Клеопатра Сергеевна (мрачно). А если ты, Вячеслав, раскаешься потом?

Мирович. Как же я раскаюсь? Ты сама же хотела остаться у меня безо всякой жертвы с моей стороны, и если я поступил теперь так, то это было делом совершенно свободной воли моей! (Садится за стол, начинает быстро и быстро писать. Написав торопливо и как бы сам не сознавая того, что делает, звонит.)

Вбегает лакей.

(С лицом совершенно пылающим, подавая сложенную бумагу лакею.) Поди, ты знаешь эту нашу комиссию! Отнеси туда эту бумагу!.. Скажи, что я болен, что не буду больше у них участвовать и совсем в отставку выхожу, и чтобы мне прежнюю мою бумагу возвратили с тобой.

Лакей. Слушаю-с… (Уходит.)

Мирович (обращаясь к Клеопатре Сергеевне и каким-то притворно-веселым тоном). Клеопатра Сергеевна, я сделал все, что желал ваш муж!

Занавес падает.

Действие третье

Еще более богатый кабинет, чем в первом действии. Сзади письменного стола, уставленного всевозможными украшениями, виднеется огромной величины несгораемый шкаф.

Явление I

Бургмейер (очень уже постаревший и совсем почти поседевший, сидит на диване около маленького, инкрустацией выложенного столика, склонив голову на руку). Такие приливы крови делаются к голове, что того и жду, что с ума сойду, а это хуже смерти для меня… В могилу ляжешь, по крайней мере, ничего чувствовать не будешь, а тут на чье попеченье останусь? На Евгению Николаевну много понадеяться нельзя!.. Я уж начинаю хорошо ее понимать: она, кроме своего собственного удовольствия, ни о чем, кажется, не заботится…

Явление II

Входит Руфин.

Руфин (тихим и почти робким голосом). Доктор приедет, господин!

Бургмейер (не взглядывая даже на него). Когда?

Руфин. Скоро, господин! Он меня сначала спросил: «Господин Бургмейер, этот капиталист здешний?» – «Да!» – говорю. – «Ну так, говорит, скажите ему, что я буду; но я, говорит, для этого с дачи в город должен приезжать, а потому желаю с него получить тысячу рублей серебром за визит!..» Я хотел ему сказать: господин доктор, дорого это очень; не для одного же господина моего вы поедете, и далеко ли ваша дача от городу, но побоялся: он сердитый, надо быть, этакий!.. Лютый!.. При мне тут двух лакеев прогнал. «Я, говорит, Христа ради ваших господ лечить не намерен!»

Бургмейер (слегка усмехнувшись при этом рассказе, а потом вынув из кармана ключ и подавая его Руфину). В шкафу… на второй полке лежит отсчитанная тысяча. Вынь ее и подай мне.

Руфин довольно ловко и умело отпер этим ключом шкаф, вынул из него сказанную ему тысячу и, заперев снова шкаф, ключ вместе с деньгами подал с некоторым раболепством Бургмейер у, который то и другое небрежно сунул в боковой карман пальто своего.

Руфин (все еще, видимо, занятый мыслью о докторе). Ежели теперь господин доктор в десять таких домов съездит – это десять тысяч в день!.. Ни на каком деле, господин, таких барышей получить нельзя!