Ваал - Страница 25

Клеопатра Сергеевна (перебивая его). Нет… что ж… Особенной нет. Но я желала бы, Александр Григорьич, попросить вас о гораздо большем: теперь я очень хорошо сама сознаю, сколько виновата перед вами. Я тогда… за одно неосторожное ваше слово… чувству моему, которое следовало бы задушить в себе… я позволила развиться до безумия, и безумием этим я погубила было того человека, которому больше всех на свете желала счастья. Дайте мне, Александр Григорьич, возможность поправить это, возьмите меня опять к себе – не женой!.. Нет… зачем же это… Но я буду вашим другом… дочерью… сестрою… а Мировичу дайте еще лететь в жизнь: мы связываем ему только крылья.

Мирович (бледный, как мертвец, и потирая себе руки). Евгения Николаевна, видно, вполне справедливо мне говорила о вашем давнишнем намерении сойтись с вашим супругом!

Клеопатра Сергеевна (опять скороговоркой). Да, она все справедливо обо мне говорила… (Бургмейеру.) Вы берете меня?

Бургмейер. Клеопатра Сергеевна, разве вы могли сомневаться в этом? Я все готов исполнить, что вы желаете, и сочту за счастье для себя, что около меня будет жить хоть сколько-нибудь жалеющее меня существо, а не люди, готовые отнять у меня почти жизнь!

Клеопатра Сергеевна (с усилием над собой подходя к Мировичу). Прощайте, Вячеслав, не сердитесь на меня и не проклинайте очень, и если будете вспоминать меня, то знайте: мы, женщины, тоже имеем свое честолюбие, и когда женщина кого истинно любит, так ей вовсе не нужно, чтоб этот человек вечно сидел около нее и чтобы вечно видеть его ласки. Напротив. Для нее всего дороже, чтоб он был спокоен и доволен, где бы он ни жил – вместе или врозь с нею!

Мирович (настойчиво и с твердостью). Полноте, Клеопатра Сергеевна, казуистикой ни себя нельзя ни в чем убедить, ни другим ничего доказать! Образумьтесь лучше и поймите хорошенько: на что вы решаетесь?

Клеопатра Сергеевна (потупляясь). Я решаюсь на то, что говорит мне моя совесть! (Как-то торопливо относясь к Куницыну.) Вы, Куницын, были всегда так добры ко мне… Я вам очень благодарна, и, пожалуйста, возьмите у мужа деньги!

Куницын (опять вспыхнув). После-с, после мы об этом потолкуем!

Клеопатра Сергеевна (взглядывает еще раз на Мировича и идет к дверям, но потом схватывает вдруг себя обеими руками за грудь и восклицает). Господи, что же это я делаю!.. (И затем в каком-то почти исступлении вскрикивает.) Александр Григорьич, уведите меня отсюда, поскорее уведите!

Бургмейер поспешно подает ей руку и вместе с Куницыным уводит ее.

Мирович (делая сначала движение как бы идти за ними, но тотчас же и останавливаясь). Зачем? Для чего? Роман как следует прошел уже по всем своим темпам: было сначала сильное увлечение… Любовь!.. Но натянутые струны поослабли и перестали издавать чарующие звуки, а тут еще почти неотразимые удары извне, и разлука неизбежна!

Возвращается Куницын; он какой-то опешенный.

Куницын (выходя прямо на авансцену). Вот уже именно словами Шекспира могу сказать: «Сердце мое никогда не знало жалости, но, рассказывая эту грустную повесть, я буду рыдать и плакать, как черноликий Клиффорд!»

Мирович (обращаясь к нему и каким-то задыхающимся голосом). Что там такое еще происходило?

Куницын (сверх обыкновения с чувством). Это ужасно что такое! Клеопатра Сергеевна удержаться, главное, никак не может: рыдает на всю улицу, да и баста!.. Дурак этот Бургмейеришка тоже растерялся совершенно! Тут оставаться, видит, срам, а везти боится – хуже обеспокоишь! Так что уж я даже закричал ему: везите, говорю, ее; может быть, лучше протрясет!

Мирович (с каким-то искривленным ртом). Сама пожелала того и выбрала!

Куницын. Нет, братец, нет, как хочешь, ты тут во всем виноват!.. Каким же образом женщину, привыкшую к довольству, держать в этакой конуре и кормить протухлой колбасой и картофелем! Это какая хочешь уйдет – не выдержит. Я тебе всегда говорил, что деньги нынче все значат! Ну, если их нет, а они надобны, так украдь их, черт возьми! Поверь, что на деле моя философия всегда твоей верней будет!

Мирович (уже с гневом). Ты дурак после этого совершеннейший, если не понимаешь того, что я слишком сегодня несчастлив и слишком страдаю, чтоб издеваться надо мной и делать наставления мне…

Куницын. Не стану, не стану, бог с тобой! В Америку едешь?

Мирович. Еду.

Куницын. Когда?.. Скоро?

Мирович. Послезавтра, вероятно.

Куницын. Ну, приду на чугунку проводить!.. Прощай! (И, не смея подойти проститься с приятелем, уходит.)

Явление X

Мирович (один и взмахивая как-то решительно головой). Прими, Ваал, еще две новые жертвы! Мучь и терзай их сердца и души, кровожадный бог, в своих огненных когтях! Скоро тебе все поклонятся в этот век без идеалов, без чаяний и надежд, век медных рублей и фальшивых бумаг!

Занавес падает.

Примечания

Впервые драма напечатана в журнале «Русский вестник», 1873, No 4 (апрель).

Над этой пьесой Писемский работал, по-видимому, в первые месяцы 1873 года. В первой половине марта этого года она была уже закончена, и Писемский решил представить ее вместе с комедией «Подкопы» («Хищники») на соискание Уваровской премии. С этой целью он обратился за содействием к академику А.В.Никитенко. В письме к нему от 16 марта 1873 года он так характеризовал тему этой драмы: «…кроме «Подкопов» я написал еще новую пьесу «Ваал». Из самого заглавия вы уже, конечно, усматриваете, что в пьесе этой затронут вряд ли не главнейший мотив в жизни современного общества: все ныне поклоняются Ваалу, – этому богу денег и материальных преуспеяний, и который, как некогда греческая Судьба, тяготеет над миром и все заранее предрекает!.. Под гнетом его люди совершают мерзости и великие дела, страдают и торжествуют».